Письмо – это технология или вид искусства? Можно ли научить писать?
Сегодня желающих овладеть литературным мастерством и писать красиво и ярко, излагать свои мысли четко и последовательно становится все больше и больше, и это понятно. Ни политик, ни юрист, ни журналист, ни священник, ни педагог, ни врач, ни предприниматель не смогут добиться успеха, не овладев хорошей литературной речью в письменной форме. Многие руководители оценивают своих работников по тому, как они пишут.
Писательство сегодня – это и вопрос свободы самовыражения, утверждения своего имиджа. Многие ведут свои страницы в социальных сетях, позиционируя себя как блогеров. Чтобы быть услышанным, блогер должен предлагать интересный и полезный для пользователя контент, бороться за подписчиков и читателей.
И перед каждым желающим реализовать свое Я рано или поздно встает вопрос: а возможно ли научиться писать? Что нужно для того, чтобы тексты были интересными и небанальными? Есть ли какие-то рецепты писательской кухни, или литературное мастерство – это все-таки талант, а не трудолюбие, искусство, а не технология?
С таких вопросов я хотела бы начать эту рубрику.
Наверняка вы слышали разные ответы на эти вопросы. Одни говорят, что писательское мастерство – это не более чем технология, и, чтобы написать деловое письмо, мучиться и гореть душа вовсе не должна. Хорошая литературная речь формируется путем тренировки письменных навыков. Отчасти это действительно так. Чтобы научиться хорошей письменной речи не обязательно становиться писателем или филологом. Достаточно воспользоваться советами тех, для кого письменное творчество стало предметом профессионального интереса, прислушаться к рекомендациям и советам писателей и ученых.
Но кроме «ремесленной» составляющей хороший писатель еще обладает особым даром преломлять в своем сознании явления действительности, видеть предмет или явление так, как его никто не видел, фокусировать внимание на определенных деталях, придавать им определенную эмоциональную окраску, иметь богатую фантазию и воображение. Очень часто такие качества именуют “талантом” или “гением”, который даруется свыше. Вспомним Сальери, который восклицает:
… О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
Сальери не может понять такой несправедливости: он платит огромную цену за признание (“усильем, напряженным постоянством, я, наконец, в искусстве безграничном достигнул степени высокой”), в то время как Моцарт пожинает лавры, не прилагая никаких усилий.
Однако это дилемма мнимая, пришедшая к нам из романтической литературы с образом Музы, нисходящей в душу поэта, зажигающей ее и дарующей чудесный восторг и чревовещание. Безусловно, говорить увлекательно и страстно необходимо. «Основания красноречия суть страсти, – начинал свою книгу “Правила высшего красноречия” М.М.Сперанский. – Красноречие есть дар потрясать души, переливать в них свои страсти и сообщать им образ своих понятий». (Именно поэтому Сперанский считал, что обучить красноречию невозможно, “ибо не можно обучать иметь блистательное воображение и сильный ум”). Однако увлечение и страсть – это следствие глубинного интереса к жизни, стремления наблюдать за всеми ее проявлениями и желать понять ее устройство. Вот как учился писать Максим Горький:
«…Итак, на вопрос: почему я стал писать? — отвечаю: по силе давления на меня «томительно бедной жизни» и потому, что у меня было так много впечатлений, что «не писать я не мог». Первая причина заставила меня попытаться внести в «бедную» жизнь такие вымыслы, «выдумки», как «Сказка о соколе и уже», «Легенда о горящем сердце», «Буревестник», а по силе второй причины я стал писать рассказы «реалистического» характера — «Двадцать шесть и одна», «Супруги Орловы», «Озорник».
…Лет двадцати я начал понимать, что видел, пережил, слышал много такого, о чем следует и даже необходимо рассказать людям. Мне казалось, что я знаю и чувствую кое-что не так, как другие; это смущало и настраивало меня беспокойно, говорливо. Даже читая книги таких мастеров, как Тургенев, я думал иногда, что, пожалуй, мог бы рассказать, например, о героях «Записок охотника» иначе, не так, как это сделано Тургеневым. В эти годы я уже считался интересным рассказчиком, меня внимательно слушали грузчики, булочники, «босяки», плотники, железнодорожные рабочие, «странники по святым местам» и вообще люди, среди которых я жил. Рассказывая о прочитанных книгах, я все чаще ловил себя на том, что рассказывал неверно, искажая прочитанное, добавляя к нему что-то от себя, из своего опыта. Это происходило потому, что факты жизни и литература сливались у меня в единое целое. Книга — такое же явление жизни, как человек, она — тоже факт живой, говорящий, и она менее «вещь», чем все другие вещи, созданные и создаваемые человеком.
Слушали меня интеллигенты и советовали:
— Пишите! Попробуйте писать!
…Стихи писал я легко, но видел, что они — отвратительны, и презирал себя за неуменье, за бездарность. Я читал Пушкина, Лермонтова, Некрасова, переводы Курочкина из Беранже и очень хорошо видел, что ни на одного из этих поэтов я ничем не похож Писать прозу — не решался, она казалась мне труднее стихов, она требовала особенно изощренного зрения, прозорливой способности видеть и отмечать невидимое другими и какой-то необыкновенно плотной, крепкой кладки слов. Но все-таки стал пробовать себя и в прозе, избрав однако стиль прозы «ритмической», находя простую — непосильной мне.
Во всех городах, где удалось мне побеседовать с вами, многие из вас спрашивали устно и записками: как я научился писать? Искусство словесного творчества, искусство создания характеров и «типов» требует воображения, догадки, «выдумки». Но можно много видеть, читать, можно кое-что вообразить, но чтобы сделать – необходимо уметь, а умение дается только изучением техники».
Помните, что в совершенстве владеть литературным языком, быть способным выразить свою мысль в письменной форме, иметь богатый словарный запас – всему этому можно научиться! Поэтому вперед, к свободе творчества и самовыражения!